Высшая истина и Высшая Красота в поэзии: суггестивность, метафоризм и символика

1. Высшая истина и Высшая Красота в поэзии: суггестивность, метафоризм и символика.

Главный смысл деятельности человеческого сознания – в постижении Высшей Истины, по мнению По, но она недоступна обыденному рационалистическому познанию. Познать эту Истину можно через Высшую Красоту, термин «Высшей Красоты» нельзя истолковать, потому что он лежит за пределами логики и рационального суждения. Приобщиться к Высшей Красоте человек может через определенное эмоциональное состояние, некий экстаз, «волнения души». Цель поэзии -  не описать Высшую Красоту, но создать у читателя эмоциональный подъем, который хотя бы мимолетно, но сможет приблизить его к ощущению Красоты.

« Я же определяю прекрасное как область поэзии  просто-напросто по очевидному  закону  искусства,  закону,  гласящему,  что  эффекты  должны проистекать от непосредственных причин, что цели должно достигать средствами наиболее пригодными для ее  достижения,  и  никто  не  был  еще  столь  слаб рассудком, дабы отрицать, что упомянутое выше особое возвышение души  легче всего достигается при помощи стихов.»^[1]

«У поэзии Эдгара По только один предмет - прекрасное, понимаемое широко, с включением сюда категории возвышенного, как ее интерпретировал Эдмунд Берк». Эдгар По выделял три источника прекрасного: природа, искусство и мир человеческих отношений, причем человеческие отношения его интересует как эмоциональное производное от любви и смерти. Как пример: концепция поэтической любви, в которой поэт любит не саму женщину, а идеальный образ в проекции на живой объект. ^[2]

«Ведь истина требует точности, а страсть - известной

_неказистости_ (подлинно страстные натуры поймут меня), что абсолютно

враждебно тому прекрасному, которое, как я настаиваю, состоит в волнении или

возвышенном наслаждении души. Из всего сказанного здесь отнюдь не следует,

будто страсть или даже истина не могут быть привнесены в стихотворение, и

привнесены с выгодою, ибо они способны прояснить общий эффект или помочь

ему, как диссонансы в музыке, путем контраста; но истинный художник всегда

сумеет, во-первых, приглушить их и сделать подчиненными главенствующей цели,

а во-вторых, облечь их, елико возможно, в то прекрасное, что образует

атмосферу и суть стихов."^[3]

Суггестивность – это особая категория «неопределенного» в поэзии Эдгара По, которая передается с помощью образов, ритма, лексики, звукописи и самой структуры произведения. В стихотворениях есть намек на недосказанность, тайный смысл, что придает музыкальность стихотворению. Суггестивность связана с символами, которые часто использует По, для него символами говорит сама природа, все вокруг – это нечто большее, нежели кажется на первый взгляд. Символы рождаются и в разуме поэта – это «искусственные символы».

Например, в стихотворении «К Елене» (1831) предмет Высшей красоты – печаль по умершей женщине и непостижимость жизни. Лейтмотив – невозможность вернуть утраченное. Тем не менее, написано оно в мажорных тонах, лирический герой вспоминает подругу с благодарностью. Суггестивность здесь накладывается на подсознательном уровне и на уровне символики, реальную историю мы узнаем из биографии автора и из посвящения к произведению, но в самом тексте на историю нам говорят только намеки: «Елена! Красота твоя — / Никейский челн дней отдаленных,» (в оригинале дней «былого»), «В морях Скорбей я был томим,» и тд. Мы не знаем, что произошло с героиней, но можем только догадываться (опять же – некая недосказанность, таинственность, которую любил По).

1. Жанры романтической новеллистики в творчестве Эдгара По

Важным вкладом По в развитие американской и мировой новеллистики является практическая разработка некоторых ее жанровых подвидов - детективного, научно-фантастического и психологического рассказа.

А) Тема «двойничества» в новелле «Вильям Вильсон»

В разных рассказах степень раздвоенности сознания разнится, в некоторых она видна отчетлива, в других еле ощущается. Наиболее полно выражена в рассказе «Вильям Вильсон», где степень раздвоенности требует для каждого сознания отдельного самостоятельного физического оформления. По дает героям одно имя, один возраст: «То же имя! Те же черты! Тот же день прибытия в пансион! Да еще упорное и бессмысленное подражание моей походке, голосу, моим привычкам и повадкам! Неужели то, что представилось моему взору, - всего лишь следствие привычных упражнений в язвительном подражании?» - главный герой до последнего держится в неведении, кто такой на самом деле этот двойник Вильям, откуда он взялся и почему преследует его. Атмосфера загадочности держит читателя до самого конца. У героев все одинаковое – но существование раздельное, они могут жить друг без друга, хотя двойник Вильсон незримой тенью следует за Вильямом, и в некоторых моментах даже разоблачает его (как в игре в карты).  Единство их двойственного бытия разоблачается только в последней, предсмертной фразе Вильяма Вильсона: «Ты победил, и я покоряюсь. Однако отныне ты тоже мертв – ты погиб для мира, для небес, для надежды! Мною ты был жив, а убив меня, - взгляни на этот облик, ведь это ты, - ты бесповоротно погубил самого себя!»