Анализ рассказа В. Г. Распутина «Имена»

Анализ рассказа В. Г. Распутина «Имена»

Образ матери – вечная тема искусства. Матерям посвящают свои творения художники, скульпторы, поэты, композиторы и, конечно, писатели. Валентин Григорьевич Распутин, крупнейший писатель-реалист, один из ярких представителей «деревенской» прозы в русской литературе второй половины XX века, центральное место во множестве своих произведений отвёл именно женщинам, а прежде всего, женщинам-матерям. Уже в одном из первых рассказов «Имена», опубликованном в 1967 году, ещё до появления книги «Край возле самого неба», первым же предложением В. Распутин обозначил чрезвычайно важную для всего своего последующего творчества тему: «Жила была мать, и было у нее четыре сына, четыре славных молодца…». Очерк был посвящен матерям, потерявшим своих сыновей на фронтах Великой Отечественной войны, то есть основан на выражении чувств и переживаний в связи с конкретным историческим событием, но интонация былинно-сказочного зачина очерка поднимала повествование на уровень вечности. Так, отчетливо обозначился глубокий интерес молодого автора к образу, который впоследствии станет центральным в его художественном мире – образу женщины-матери.

Мастерство писателя проявилось в том, как он смог в этом небольшом, но значительном по силе эмоционального воздействия рассказе передать единство матери и ребёнка, которое не способна разрушить даже смерть. Главная героиня – мать, потерявшая трёх своих сыновей, в соответствии с законами жанра в значительной мере лишена конкретно-индивидуальных примет личности, олицетворяя собой ипостась матери вообще. Непостижимая сила материнской любви так велика, что женщина не могла называть своего младшего, единственного оставшегося в живых сына, так, как зовут другие, по имени. Она бы хотела, но каждый раз ей сначала «на ум приходили имена её погибших сыновей, эти стреляные гильзы калибра года рождения, … и только потом, когда оставалось одно имя, она называла и его – живое, счастливое имя своего четвёртого сына». Образ имён, «стреляных гильз», развивается в рассказе постепенно. В сорок первом году погиб первый сын, Василий, и в этот момент что-то в душе матери оборвалось, и как бы она не старалась, ей не удавалось успокоиться. В сорок третьем году умер второй сын, Пётр, и «после него осталось только одно это имя». Казалось бы, мало ли людей с именем Пётр продолжили жить на свете, но «у матери был только один Пётр, и она, потеряв его, потеряла полмира», потеряв половину своих сыновей. В сорок пятом году под Берлином погиб третий сын матери, Никита, не сделав «всего один шаг из тысячи» к миру… После войны остались снаряды, остался порох, но от её сыновей не осталось ничего. Только имена. Но что такое имя без человека? Они потеряли свой полный смысл, и как «стреляные гильзы калибра года рождения … бренчали, … будто стонали об утрате своей сути». Так в рассказе, в связи с темой памяти о человеке, имя приобрело символичное значение. Память имени соединило живущего с умершим. Невольно героиня связала жизнь имени с жизнью человека в родовой памяти, стремилась заполнить зияющий обрыв в цепи поколений и в своей душе, называя своего, родившегося позже остальных, живого сына, Андрея, именами всех четверых своих детей («Василий – Петра – Никита  –  … Андрей…»). Она просто не могла по-другому. Для матери это было «холостыми выстрелами предупреждения, что есть у неё ещё один сын, живой и здоровый», с именем «без пустотелости и эха». Только память об умерших сыновьях, о том, что смерть их не напрасна, помогала ей не потерять рассудок и не забыть, что ей есть ради кого жить. И когда мать умерла, младший сын наконец осознал как это было важно для неё, и ему «вдруг стало не по себе», когда он слышал только своё имя, «без защиты имён погибших братьев». Так материнство не ограничивается автором кровно-родовой сферой, он выводит его на уровень онтологии: смерть каждой матери приводит к «осиротелости» каждого человека и мира в целом. Тем более, когда для героя вместе с матерью уходят и его защитники-братья.