Сравнение книг «История эмоций» и Российская империя чувств. Подходы к культурной истории эмоций

Сравнение книг «История эмоций» и Российская империя чувств. Подходы к культурной истории эмоций

В издательстве «НЛО» вышла книга Яна Пламера «История эмоций». Это первая монография, посвященная науке о возникновении и проявлении чувств. В ней рассказывается о давнем споре универсалистов, которые считают, что люди по всему миру испытывают эмоции одинаково, и социальных конструктивистов, которые настаивают, что эмоции зависят от культурной среды. Проведем сравнительное исследование с книгой «Российская империя чувств. Подходы к культурной истории эмоций».

Книга «История эмоций» представляет читателю «социально-конструктивистский полюс в дискуссии об эмоциях, а также о науке, которая более,  чем любая другая, способствовала осознанию того, что в разных культурах о чувствах говорят по-разному (этнология/антропология)» (с. 16).

В монографии отчетливо прослеживаются два лейтмотива. Первый связан с осторожным отношением к трактовке эмоций в «науках о жизни», биологически ориентированных естественных науках, включая некоторые направления в психологии, которым посвящена самая объемная глава. Автор убежден в необходимости критической оценки «легкомысленных заимствований из нейронауки, которые столь модны ныне в некоторых гуманитарных и социальных дисциплинах, особенно в литературоведении и искусствоведении, а также в политологии» (с. 15).

Второй лейтмотив — это призыв к разработке сбалансированного подхода к эмоциям, который мог бы существовать между Сциллой универсализма, свойственного наукам о жизни, и Харибдой социального конструктивизма, свойственного наукам о культуре. «Фактически структура научного изучения эмоций — и структура книги — задана именно дихотомией „социальный конструктивизм vs универсализм“» (с. 193). Автор книги, анализируя разные дисциплинарные подходы к эмоциям, везде обозначает это противостояние, чтобы «в конце концов навести через него мосты» (с. 17). Для этого Плампер часто доводит до радикальной позиции разницу между универсализмом и конструктивизмом, постоянно задавая вопрос - действительно ли существуют эмоции, или это только понятие западной науки и культуры, - и ищет подходы к пониманию эмоций за пределами дилеммы конструктивизма и универсализма.

Автор предлагает два экскурса — в социологию и лингвистику, чтобы показать продуктивные варианты использования социального конструктивизма. В социологии, «выработавшей самый чувствительный инструментарий для анализа социума», автор обнаруживает эмоции в трудах практически всех классиков, хотя расцвет социологии эмоций приходится только на 1970-е годы благодаря работам Арли Хохшильд (ввела понятие «эмоциональной работы» профессионала — приведение «истинных» чувств в соответствие с теми, которые требуются на практике, в случае неудачи наступает эмоциональный диссонанс, аналогичный когнитивному) и Евы Иллуз (проанализировала практики знакомства и построения отношений под влиянием коммерциализации любви, которая идет параллельно с ее идеализацией, — любовь превращается в «арену, на которой разыгрываются социальные различия и культурные противоречия капитализма» — с. 206).

В лингвистике эмоций представлены концепции Анны Вежбицкой, оспаривающей оспаривает тезис психологов, что эмоциональные слова не обязательно связаны с чувствами и содержание некоторых базовых эмоций передается выражением лица, и утверждает существование общего для всех культур естественного семантического метаязыка для описания универсальных чувств). Рассмотрена концепция Золтана Кевечеша, который утверждал, что лексическое значение слов не исчерпывает содержание эмоций, поэтому нужны метафоры.

Для преодоления непродуктивной дихотомии социального конструктивизма и универсализма эти метафоры должны отражать универсальные моменты эмоций — их физиологическое измерение (скажем, телесные границы гнева), тем более что, как показали более поздние дискуссии о «качестве» человеческого тела (прибежище неизменной природы или телесная «составляющая» эмоций), сегодня «культура вписывает себя в тело разнообразными способами» (с. 224).  

Автор верен себе и неизменно подчеркивает преимущества «„широкоугольного объектива“, который включает в поле зрения как можно больше всего и не исключает априори ничего» (с. 229), т.е. продуктивность сравнений и эмпирической работы за рамками дихотомии «социальный конструктивизм vs. универсализм». Кроме того, он справедливо отмечает неизбежность хаоса реальности, который «сильнее любого принципа упорядочения», поэтому «даже антропология эмоций то и дело колеблется между социальным конструктивизмом и универсализмом и многие представители этой науки считают, что она находится в ловушке между этими двумя полюсами, значит, дихотомическая схема неадекватна» (с. 240).