Древние мотивы культов матери и плодородия в казахских образных выражениях с лексическим компонентом растительной семантики

Древние мотивы культов матери и плодородия в казахских образных выражениях с лексическим компонентом растительной семантики

Кенесов Есим Кабденович,

Ст.преподаватель кафедры …

АРГУ им. К.Жубанова,

г.Актобе, Казахстан

Факт того, что образцы устной традиции в масштабе мировой культуры обнаруживают идеи архаичного миропонимания, и, в частности, распространенный повсеместно культ плодородия и родственный с этим культ Матери, находит свое подтверждение и в казахской устной традиции малых жанров. Например, древнейший общетюркский культ главного божества Среднего мира - Жер-Су (Йер-Су), олицетворявший землю и воду, что выражалось в их сакрализации,  по мнению некоторых исследователей не божеством Жер-Су, а почитаемой обожествленной родной землей, т.е. Йер-Су - синоним таких мифологических пространств, как Ергенекон, Отукен. Об этом сообщает фольклорист С.Кондыбай, со ссылкой на Дж. Клоссона. У казахов не сохранились мифологические представления о Жер-Су, но это словосочетание является активным словосочетанием в современном казахском языке (жер-су атауы -топоним). [1].  Автор статьи ««Йер-Су» как базовый концепт тюркской картины мира» А Голикова Т.А. отмечает, что метафорой Родины Йер-Су (Жер-Су) стало у многих тюркских народов. Многие сказки и предания посвящены описанию любви героя к Родине; своей земле-воде кызыльцы (северные хакасы) в прошлом ежегодно приносили жертву [2]. Данное мнение подтверждает и казахский фразеологизм жер-суын сағыну, в значении «тосковать по родным краям», восходящий к этому древнему культу. В целом же данный древнетюркский культ обнаруживает сходство с культом матери-земли, распространенном в других культурах. Как отмечает Голикова Т.А., можно говорить о длительной традиции поклонения родной земле, независимо от того, как квалифицировать этот культ применительно к древнетюркскому времени: как почитание особо самостоятельного божества или манифестацию совокупности духов земли и воды. Подобных воззрений придерживались в старину многие народы; так, и в русском фольклоре существует устойчивое сочетание «мать сыра земля» (т.е. земля и вода): Не роди, мать сыра-земля; Как его, грешника, мать сыра земля носит; Мать сыра земля его не принимает (т.е. такой злодей); Мать сыра земля — говорить нельзя; Не роди мать сыра земля (т.е. не дай бог) [там же].

Идея же отношения к земле и воде как к матери, в значении кормилицы в казахской культуре выражается через глаголы в семантикой питаться (кормиться) за счет земли или воды. Это такие глаголы, как «ему» (букв. «сосать грудь матери») и «сауу» (доить, в значении «питаться», «кормиться чем-то»). Первый из глаголов встречается в таком фразеологизме, как жер емшегін ему (букв. «сосать грудь земли»), подразумевающем занятие земледелием или пользование благами земли. Очевидная связь данного фразеологизма с архаичным осмыслением земли как матери, проистекает из природного свойства земельной почвы произвести на свет другую форму жизни - растение, произрастающее из нее. Примером второго глагола (сауу), встречающегося в составе образных казахских неоднословных единиц языка (НЕЯ), демонстрирующих очевидную связь с одним из универсальных архетипических образов - образом матери, может служить фразеологизм теңізді сауып күн көру (букв. «жить за счет доения моря»), в значении  «кормиться морским промыслом».  

В сознании казаха, жившего в тесном окружении с природой, символикой материнства наполняется вся живая природа, ее объекты, как земля, вода и такие формы жизни, как растения. Культ некоторых деревьев обожествлялся казахами с давних времен. Казахский фразеологизм қайын сауу (букв. «доить березу»). В представлении народа береза – дерево-тотем, материнское дерево, мотив которого дошел до нас из тюркского эпоса более ранней стадии об оставленном в лесу младенце, выкормленном соком березы. Выделившийся из древней мифологии архетип березы-матери укрепился на казахской почве, тогда как вышеприведенный фразеологизм несет коннотацию трудной человеческой участи, употребление которого знаменует трагические события в казахской истории, вызвавшие массовый голод в разные исторические периоды. В этом отношении исторической является фраза «Қазақ кайын сааганда (Қазақ қайын сауғанда…(каз.)), қырғыз Кулябка кеткенде",  которую можно перевести как "когда казахи доили березу, кыргызы ушли в сторону Куляба (современный Таджикистан)" [3]. Данная фраза – зачин к трагической истории затянувшейся ожесточенной борьбы казахов и кыргызов против калмыцкой орды, поддерживаемой царской Россией, подстрекавшей колониальные народы к междоусобным войнам. Трудное положение, в котором оказались казахи и кыргызы, вынудило первых нарушить в голодное время идущий из глубокой древности запрет наносить какой-либо ущерб дереву-березе, являвшемуся в представлении тюркских народов сакральным. Историчность фразеологизма қайын сауу, но в лругом ракурсе, отчетливо видна в отрывке «Смерть Кукотай-хана и его поминки» из Героической саги дикокаменных киргиз «Манас», переведенном на русский язык казахским ученым-географом и путешественником ХIX столетия Шоканом Уалихановым: «В средоточие мусульманских и неверных улусов стою я ставкой, пусть [он] будет хозяином поминок, которые я даю по отце, по Кукотай-хане, пусть выбирает лучший кусок мяса – почетную грудинку.  От него ты пойдешь: за ближними горами по ту сторону их, среди двух хребтов, ты увидишь сына вонючего старикашки, который всю жизнь доил вонючую березу, батыра Алпай-Мамета, по прозванию сизый заяц, ты увидишь...» [4. С.297-298]. Хотя составителя издания трудов Шокана Уалиханова считают эту выражение гиперболическим [4, c.672], нам же видится, употребление данного оборота с эпитетом «вонючий» в контексте борьбы мусульманской религии с древними доисламскими культами, пренебрежительное отношение выражено как не в меньшей степени к дереву-березе, чем к человеку, в чей адрес оборот был высказан. Ислам, распространившийся в Центральной Азии, не смог вытеснить полностью многие доисламские верования и культы и в казахских степях, и на землях кыргызов.