Славянофильская утопия как «бегство от свободы»

Москва, Россия. 2023 год

Славянофильская утопия как «бегство от свободы»

Ключевые слова: история русской философии, история России, политическая философия, история социально-политических учений, консерватизм, русский консерватизм, славянофильство

Идея может стать активной силой истории лишь в том случае, если она отвечает настоятельным психологическим потребностям определенных социальных групп

Эрих Фромм

Чем ближе Культура как «психосимволический аспект (продукт)» [3, С. 127] идейного выражения правящего класса приближалась в своем развитии к XIX веку, тем очевиднее в идейной жизни дворян проявлялись атомы идей славянофилов.

Стоит отметить, что «Петр прорубал, а Николай забивал окна в Европу» [2]. Но в почти вековом промежутке окна были открыты настежь – и это не могло не породить реакции. Петр Великий изменил как объективные условия существования и функционирования страны, так и социальный характер, до это выполнявший стабилизирующую функцию в обществе. Сузив же наш фокус на дворянстве, мы заметим в лице князя М. М. Щербатова ростки этой реакции, «знаменующие начало критического отношения к петровским реформам в русской историографии» [4], и выросшие далее в лице Карамзина (отречение от собственных политических прав ради продления «золотого века Российского дворянства»).

Воззрения Щербатова стали своего рода девизом правления Николая I – жесткого порядка и внушения уважения к нравственности и законам – и нельзя не признать, что стабильность самодержавной власти установилась. Но конфликт социального характера и действительности лишь задавился «кровавым» царизмом, выражаясь в продолжении традиции тайных обществ, образование которых началось еще во времена гонения на философию при Александре I.

В этих кружках в рамках общеевропейской тенденции философского романтизма, иррационализма и борьбы против рационализма, расцвел интерес к немецкой идеалистической философии. Культура, с трудом поспевая за развитием Общества, наконец инерционно поразила большие рефлексивные умы. В раздрае, осознав утрату первоначальной идентичности рода, в первую очередь люди чуткой души - поэты и писатели – начали поиск новых идентификаций, которые чем далее, тем сильнее стали приобретать социально-экономическую, политическую, национальную и религиозную окраску.

Этот поиск новых «вторичных уз» заключался в отчаянной борьбе против достижений мысли Просвещения, в закономерной попытке «сбежать от свободы», от «свободы от», от негативной свободы – так социальный характер образованной верхушки начал становится авторитарным. Пусть и преклонение кружка любомудров (во главе с В. Одоевским) перед миром как произведением искусства, как перед живым, одушевленным целым было еще далеко от обскурантизма эпохи Александра III, тем не менее, зачатки иррациональной уверенности в существовании идеала, всеобъемлющего назначения жизни и истории, что прямо ведет к социальному и политическому консерватизму, оказались заложены в процессе увлечения Шеллингом.

В терминологии В. Одоевского «инстинкт» старше разума, он – творческое начало, необходимое условие живой социальной связи.  Наделяя первобытные народы огромной силой инстинкта, Одоевский по сути говорит о той самой эпохе, когда Адам еще не познал дерево познания, не совершил первый акт выбора, не перешел от «внутриутробного к собственному существованию» [11], чтобы сделать первый самостоятельный шаг на пути к негативной свободе. И предлагая через поэзию «ум возвысить до инстинкта» [9, С. 482], Одоевский совершает парадоксальную попытку путем рефлексии вернуться назад, к пусть даже лишь отчасти нерефлексивному состоянию – что есть «побег от свободы» консерватизма, заключающийся в подчинении интериоризированной власти инстинкта.