Эволюция рифмы в русском стихе. Вопрос о генезисе рифмы

Эволюция рифмы в русском стихе. Вопрос о генезисе рифмы.

Т. наз. «точная рифма»  не была дана с самого начала, как готовый исторический факт, а явилась результатом сложного процесса канонизации звуковых повторов в известных пределах точности, установленных художественным вкусом эпохи. К строгим формам могли принадлежать не только точные рифмы, но также — различные формы ассонанса и консонанса. Но строгие формы вырастают путем отбора из неканонических форм звуковых повторов, из «рифмоидов» разного рода, а те, в свою очередь, восходят к простейшим элементам звуковой повторности, существующим внутри стиха. Решающим моментом в развитии рифмы является установка внимания на звуковой повтор и выделение его, как постоянного фактора композиционного членения стиха: с тем вместе повторение из случайного и свободного явления инструментовки становится постоянным и обязательным приемом метрического построения.

Сложность вопроса о происхождении рифмы заключается в трудности установления этого решающего момента:    канонизации звукового повтора в новой композиционной функции. В большинстве случаев мы не имеем возможности подсмотреть тот индивидуальный творческий акт, который обозначает окончательную канонизацию нового метрического принципа, и ограничиваемся тем, что указываем в предшествующем развитии поэзии те общие условия, те тенденции, которые нашли себе осуществление в установлении обязательной рифмы. Вопрос осложняется еще тем, что во всех новоевропейских литературах факты самозарождения рифмы скрещиваются с фактами иноземных влияний, то есть с заимствованием уже сложившейся рифмовой техники другого языка и народа. Русская книжная рифма ведет начало из Польши через юго-западные силлабические вирши; развитие рифмы в русской народной поэзии находится в зависимости от книжного, городского влияния.

Рифма (Гаспаров очерк истории русского стиха)

Рифма в досиллабическом стихе. Параллельно с освоением метрической и ритмической организации происходило в русском стихе XVII—XVIII в. и освоение рифмовки. Здесь также основой для этого освоения был опыт устного народного стиха.

Ни один из трех видов устного стиха (говорной, речитативный и песенный) не знал рифмы как последовательно проведенного приема — повторяющегося сигнала при конце ритмических отрезков текста. Рифма появлялась лишь спорадически, как средство подчеркнуть параллелизм; в говорном стихе пословиц она была преимущественно женской и мужской («Ложкой кормит, а стеблем глаз колет», «Пришла беда — отворяй ворота»), в речитативном стихе былин — преимущественно дактилической («Во глазах, мужик, да подлыгаешься, Во глазах, мужик, да насмехаешься...»). Такая роль «служанки параллелизма» имела для рифмы два важных последствия. Во-первых, она была по преимуществу грамматична: около четверти всех рифм (в пословицах) были глагольные (прилагательные), около трети — образованы существительными в одном роде, числе и падеже. Во-вторых, обращая больше внимания на грамматику, она обращала меньше внимания на фонетику: строгое совпадение согласных звуков было необязательно, такие рифмы, как «кормит-колет» с точки зрения норм, возобладавших в XVIII-XIX вв., были «неточными». Среди мужских и женских рифм в пословицах неточные составляли около 20%, среди дактилических — около 60%; в частности, среди мужских открытых рифм («беда-борода») около 40% составляли рифмы без опорного согласного («беда-ворота»), позднейшей традицией, как мы увидим, запрещенные.

Досиллабический стих, вырабатывая свою систему рифмовки, опирался именно на этот опыт устного говорного стиха. Но сдвиги при переходе от устного стиха к письменному, от спорадической рифмовки к сквозной были неизбежны, и совершаются они в трех характерных направлениях. Во-первых, рифма становится грамматичнее, однороднее: доля глагольных рифм, самых легких повышается почти до половины. Это понятно: сквозная рифмовка требовала непривычно большого количества рифм, и стихотворцы, отыскивая их, естественно, шли по пути наименьшего сопротивления. Во-вторых, чаще употребляются дактилические рифмы: в пословицах XVII в. их не больше 5%, а у князя Шаховского и справщика Савватия — около 25%. Это оттого, что литературному стиху приходится осваивать книжную лексику с ее удобными для рифмы суффиксами на «-ание», «-ение», «-ающий», «-ичество» и пр. (можно было бы предположить и влияние речитативного стиха, но там большинство спорадических дактилических рифм — глагольные, а тут — субстантивные с суффиксами вроде вышеперечисленных.) В-третьих, рифма становится точнее: среди мужских и женских доля неточных падает до 5%, среди дактилических — до 15%. Это, по-видимому, оттого, что сам переход от стиха устного к стиху письменному, от слагаемого на слух к слагаемому с пером в руке, побуждал стихотворца больше следить за внешней точностью рифмы. Это — начало той канонизации точной рифмы, которая произойдет в следующем периоде.