Рецензия на книгу М. Фуко "Надзирать и наказывать"

Гирина Елизавета

БИС–204

“Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы.”

Мишель Фуко

О Мишеле Фуко чаще всего говорят как об отце “постмодернистского сдвига”, упоминая наравне с ним таких видных писателей, как Эдварда Саида, “убийцу востоковедения”, Жана Бодрийяра, Ива Лакоста и других. Невозможно переоценить видимый вклад французского философа XX века, который отразился в его трудах о тотальных институтах, в многочисленных сочинениях о философских феноменах дискурса, локального эпистемологического разрыва и более глобальных смен эпистем, “сериальной истории” и не только. Методологическая рамка и философские концепции Мишеля Фуко как никогда актуальны сегодня и постоянно используется современными исследователями для решения проблемы власти, обоснования власти государства, определения его влияния на современные интеллектуальные направления и т.д.

“Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы” повествует о переходе к не только одному из “карцерных механизмов” – тюрьме, который, как и другие ему подобные (школы, больницы, богадельни), отправляет “нормализующую власть”, но и институту, в котором противозаконность превращается в делинквентность, а затем и в оружие власти господствующего класса (например, легальной полиции), инструмент карательного аппарата.

Какие основные проблемы представлены Мишелем Фуко в его резко оконченном (можно сказать, оставшимся без достойного этой книги завершения) труде о тюрьмах как о дисциплинарном институте? Доминирующей проблемой книги является пенитенциарное происхождение современного писателю общества, общества XX века, для чего Мишель Фуко разом охватывает сразу три века французской истории (XVII – XIX вв.), утверждая, что со второй половины XIX века пенитенциарная модель французских тюрем осталась практически неизменной (кстати, для этого он сравнивает выдержки из Пенитенциарного конгресса в Брюселле, 1847 г., и комиссии Амора, 1945 г.). Тем не менее, в работе представлен длинный ряд составных элементов данной проблематики: тот самый “разрыв” между устрашающей казнью, своей театральностью и зрелищностью служившей до кон. XVIII в. публичной педагогикой, и новым способом общественного возмездия посредством изоляции правонарушителя в тюрьму под строгий надзор администрации, которая дотошно детализировала регламент тюремной жизни; тема внедрения “власти наказывать” в тело общества; тема “экономии власти” и рациональности посредством использования “тактики”, или “сложения сил” (использование пространства и времени, кодирование деятельностей и муштры тел); тема “власти – знания”, присущей любой дисциплине; тема “автоматизма” и “анонимности” дисциплинарной власти; тема “Бентамова паноптикума” как политической обсерватории; проблема целей тюремного заключения и индивидуализации наказания; фундаментальные принципы тюрьмы; тема вычленения деликвентности из противозаконности и ее “общественно полезного” применения; тема встраивания, а не искоренения преступности и др.

Что касается источников, использованных философом при написании данного скорее философского труда, исследующего определенный исторический дискурс, то Мишель Фуко использует в основном исторические документы Франции. При этом, подвергшись критическим нападкам со стороны своих коллег-историков, Мишель Фуко порой обвинялся в выборочном использовании исторической информации и, как следствие, искажении некоторых исторических процессов (например, преуменьшение сопротивления населения реформам, преувеличения рационализма буржуазии и т.д.).

Начать разбор основных проблем стоит с самой глобальной темы, место действия которой разворачивается на протяжении всей книги – замена публичных казней тюремной изоляцией.

“Эффектное” начало книги не для слабонервных, начинающееся с подробного описания экзекуции покушавшегося на жизнь короля Людовика XV революционера, являет читателю классическую практику смертной казни Нового времени. Как уже было вскользь упомянуто, показательная жестокость смертных казней была главным образом направлена на общество, являвшееся “свидетелем, гарантом и в какой-то мере участником наказания” [С.73] этих по-зверски жестоких правосудий, а не на личность преступника (ни на его душу, и уж тем более, не на его физическую оболочку, хотя тело пока остается “главной мишенью судебно-уголовной репрессии”). Кара, публично постигавшая правонарушителя, являлась скорее способом достучаться до психики зрителей, донести до них величавую мощь закона в физической сущности суверенного монарха. Подтверждение мы находим в следующих словах: «Цель состоит в том, чтобы преподать урок, не только доводя до сознания людей, что малейшее правонарушение скорее всего будет наказано, но и внушая ужас видом власти, обрушивающей свой гнев на преступника» [С.73]. Мишель Фуко систематизирует типы смертных казней, объясняет принципы их использования на практике,  символические детали процесса экзекуции такие, как место проведения казни (часто в месте, где было непосредственно совершено правонарушение) и ход экзекуции (часто в порядке самого совершения преступления) и т.д. На этом этапе власть постулируется именно через тело преступника, через человеческих страх, который служит основанием социально-политического, экономического и нравственного подавления. «Тело осужденного становится существенным элементом церемонии публичного наказания. Виновный должен вынести на всеобщее обозрение приговор и факт совершенного преступления. Выставляемое напоказ, водимое по улицам, демонстрируемое, терзаемое, тело осужденного служит зримой подставкой для процедуры, которая прежде оставалась в тени; в нем, благодаря ему акт правосудия становится очевидным для всех» [С.64].