Роль Крыма в жизни Чехова

Крым — ​от перекопских степей до Севастополя — ​Антон Павлович впервые увидел в 1888 году, из окна поезда. «Таврическая степь уныла, однотонна, лишена дали, бесколоритна, как рассказы Иваненко, и в общем похожа на тундру, — ​писал Чехов родным. — ​От Симферополя начинаются горы, а вместе с ними и красота. Ямы — ​горы, ямы — ​горы, из ям торчат тополи, на горах темнеют виноградники — ​все это залито лунным светом, дико, ново и настраивает фантазию на мотив гоголевской «Страшной мести». Особенно фантастично чередование пропастей и туннелей, когда видишь то пропасти, полные лунного света, то беспросветную, нехорошую тьму… Немножко жутко и приятно».

И продолжает о Севастополе: «Город красив сам по себе, красив и потому, что стоит у чудеснейшего моря».

Из Севастополя планировалось путешествие на пароходе до Феодосии (с заходом в Ялту): Чехову предстояло провести несколько недель на даче своего друга и издателя Алексея Суворина.

 Море примирило Антона Павловича с однообразным феодосийским пейзажем.

«Купанье до того хорошо, что я, окунувшись, стал смеяться без всякой причины», — ​признавался он в письме.

 Еще будучи в Москве, Чехов строил на поездку в Крым большие писательские планы. Но общение с Сувориным, его семьей, многочисленными знакомыми издателя, море, поездки по окрестностям «съедали» часы и дни. Писатель корил себя и каялся перед родными: «Выезжаю из Феодосии. Гонит меня из Крыма моя лень. Я не написал ни единой строки и не заработал ни копейки; если мой гнусный кейф продлится еще 1–2 недели, то у меня не останется ни гроша. Кейф на берегу, шартрезы, крюшоны, ракеты, купанье, веселые ужины, поездки, романсы — ​все это делает дни короткими и едва заметными; время летит, летит, а голова под шум волн дремлет и не хочет работать… Дни жаркие, ночи — ​душные, азиатские… Нет, надо уехать!» Но «гнусный кейф» остался в памяти, и Чехов, устав от московской круговерти, писал Суворину в Феодосию: «Ах, хорошо бы на песочке сыграть в пикет!»  

В годы ялтинской жизни А.П. Чехов по состоянию здоровья не мог уже много работать и писать. Тем не менее и в эти последние годы им были созданы бессмертные художественные произведения.

Эти произведения проникнуты новыми настроениями писателя, отражавшими обстановку предреволюционного подъема страны в преддверии первой русской революции. В одном из писем к редактору журнала «Жизнь» В. Поссе А.М. Горький писал, что Чехов говорил ему: «Чувствую, что теперь нужно писать не так, не о том, а как-то иначе, о чем-то другом, для кого-то другого, строгого и честного». В произведениях последних лет у Чехова звучат новые по своему социально-общественному значению темы «о чем-то другом» для читателя «строгого и честного».

У Чехова были записные книжки, куда он вносил отдельные свои мысли, сюжеты для будущих рассказов и пр. В одной из книжек мы находим такую запись: «Взглянешь на фабрику, где-нибудь в захолустье. И тихо, смирно, но если взглянуть вовнутрь, какое непроходимое невежество хозяев, тупой эгоизм, какое безнадежное состояние рабочих, дрязги, водка, вши». Или здесь же другая запись на эту же тему: «Фабрика. 1000 рабочих. Ночь. Сторож бьет в доску. Масса труда, масса страданий — и все это для ничтожества, владеющего фабрикой. Глупая мать, гувернантка, дочь... Дочь заболела, звали из Москвы профессора, но он не поехал, послал ординатора. Ординатор ночью слушает стук сторожа и думает. Приходят на ум свайные постройки. «Неужели всю свою жизнь должен работать, как и эта фабрика, только для этих ничтожеств, сытых, толстых, праздных, глупых?»

— «Кто идет?» Точно тюрьма».

Эти заметки на глубоко социальную тему явились канвой сюжета рассказа «Случай из практики». В нем Чехов рассказывает, как полторы-две тысячи рабочих, живя впроголодь, день и ночь трудятся на фабрике, выделывающей ситец, «и только двое-трое, так называемые хозяева, пользуются выгодами, хотя совсем не работают и презирают плохой ситец... Работают все эти пять корпусов, и на восточных рынках продается плохой ситец для того только, чтобы Христина Дмитриевна могла кушать стерлядь и пить мадеру». Раскрывая тему противоречий, неизбежно сопутствующих капиталистическому обществу, Чехов, правда, не указывает путей для их ликвидации, но убежден, что рано или поздно этих несправедливостей не будет, и жизнь для всех станет «светлою и радостной». Устами доктора Королева писатель утверждает: