Книга Юрчака «Это было навсегда, пока не кончилось»

В данном эссе я рассмотрю основные идеи книги Алексея Юрчака «Это было навсегда, пока не кончилось».

В рассматриваемой книге мы видим поиски автором причин крушения СССР, описание особого типа советского человека. У автора данный процесс поиска возникает как противовес нарастающей критике социализма (А. Юрчак говорит об этом как о «бинарной модели социализма»)^[1]. По мнению автора книги, такая критическая точка зрения связана с европейской концепцией. В таких исследованиях субъект из СССР – это тот, у кого нет права голоса, а «настоящая» субъектность может существовать только у диссидентов. К последним А. Юрчак не проявляет симпатии, поскольку диссиденты формировали антивосприятие советского режима у Запада.

В своей книге А. Юрчак словно реабилитирует человека советской эпохи, говоря о «регуманизации»^[2]. Автор опровергает образ «совка», не имеющего своей точки зрения, безмолвной жертвы режима. На самом деле советский человек являлся неотъемлемой частью системы СССР. Он жил, при возможности, счастливо и полноценно. Но следует также сказать и том, что А. Юрчак пишет об определенной части советского поколения.

Первая глава книи звучит как «Поздний социализм. Советский субъект и неожиданность обвала системы». В ней А. Юрчак показывает объект исследования – принципы работы советской системы, что привели к неожиданному краху СССР. Распад СССР, как полагает А. Юрчак, являлся предсказуемым, но произошел он в итоге конкретного и случайного стечения факторов. И если бы советская система готовилась к таким событиям, переворота бы не произошло. По мнению автора книги, развал СССР произошел только потому, что общее участие граждан в «воспроизводстве точной формы языка и ритуалов способствовало появлению внутри советской системы огромного числа новых, неожиданных идей, смыслов, видов существования, которые постепенно сдвигали весь дискурсивный режим системы изнутри»^[3]. Данная глава достаточно сложна для восприятия.

СССР стоял наравне с демократиями Запада в свое время, если сравнивать их по критериям режимов и внутренним противоречиям. Между высказываниями идеологического содержания сегодня и тогда, тем не менее, мы видим огромную пропасть. Чтобы легитимизировать свою власть, государство смотрит на сторону истины, стоящей над идеологией. Но здесь еще есть одна «господствующая фигура» - руководитель, который также имеет объективную истину, внеположен дискурсу. Руководитель публично оценивает высказывания на то, насколько они соответствуют образцу марксистской и ленинской философии. При исчезновении такой фигуры система автоматически снижает свою эффективность. В Штатах такая истина отражена в Декларации независимости (все люди созданы равными и наделены Творцом неотъемлемыми правами т.п.). В СССР такая истина заключалась в возможности и неизбежности создания коммунизма. То есть политическая идеология Запада имеет функции охраны идеологии. Советский же проект имел оттенок футуристичности. Изначально роль руководителя принадлежала русскому авангарду, который не обладал конкретной идеологией. Во второй половине 1920-х годов роль господствующей фигуры перешла Сталину, после его смерти в 1953 году данная роль элиминируется. Меняется структура «советского идеологического дискурса»^[4]. Режим СССР с тех пор находится в стагнации, копирует сам себя. Когда же был утрачен «господствующий субъект» (после смерти Сталина), реальность становится «авторитетным дискурсом». То есть советские граждане воспринимали своих лидеров как единственно возможных. «Чтобы подчеркнуть эту трансформацию в контексте позднего социализма, мы будем впредь называть дискурс советской идеологии авторитетным дискурсом»^[5].