Музы А.С. Пушкина

«Музы А.С. Пушкина»

Автор: Титкова Алина Владимировна,

ученица 10 класса.

Организация: МОУ гимназия №7 г. Балтийск

Руководитель: Рыжкова Светлана Ильинична,

учитель русского языка и литературы.

    Вашему вниманию предоставляется выступление на тему «Музы А.С.Пушкина». Свою цель мы видим в том, чтобы доказать, что лирические признания поэта не сугубо житейские и бытовые, а художественно-психологические. Чувства любви, привязанности, уважения, дружбы основаны на таких жизненных переживаниях, которые достигают высочайшей степени обобщения в любовной лирике поэта.  

    По свидетельствам современников, Пушкин легко увлекался, мгновенно вспыхивал и воспламенялся. В любовной игре, развиваемой поэтом, можно усмотреть и напор, и жгучее желание, и намеренную двусмысленность, и вызов необоснованной ревности у предмета страсти.

    Первым исследователем, который дал бытовые литературные портреты лиц, окружавших Пушкина, стал В. В. Вересаев. Проблема «утаённой любви» поэта затем развивалась Ю.Н. Тыняновым, М.О. Гершензоном, Л.П. Гроссманом, Г.П.Макогоненко, Т. Г. Цявловской, Б.В. Томашевским, но по-прежнему сокровенная жизнь Пушкина таит  много загадок, раскрывая которые, мы понимаем и осмысливаем самые яркие и романтически возвышенные шедевры его поэзии.

     Кто же из знакомых Пушкину женщин смог «терзать его душу» в начале лета 1820 года? Предметом увлечения поэта стала пятнадцатилетняя Мария Раевская. В своих воспоминаниях она пишет: «Пушкин, как поэт, считал своим долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и молоденьких девушек, с которыми он встречался»^[1].

     Может быть, влюбленность юной Марии в море, в тот момент, когда волны ложились к её ногам, а она забавлялась тем, что убегала от них, соответствовала душевному состоянию Пушкина. «Мой друг, - писал он брату, - счастливейшие минуты жизни провел я посреди семейства почтенного Раевского. Все  его   дочери – прелесть… Беспечная жизнь в кругу милого семейства, жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался, - счастливое полуденное небо; прелестный край, природа, удовлетворяющая воображение…»(Там же. С.44). Можно со всей уверенностью утверждать, что увлечения А.С. Пушкина «питали» его музу, поэтому он поэтизировал все, что видел вокруг себя.

Она была, - пред ней одной

                                              Дышал я чистым упоеньем

                                              Любви поэзии святой…

     Поэт на протяжении многих лет вспоминает о сладком и грустном чувстве неразделенной любви и в «Бахчисарайском фонтане», и в «Разговоре книгопродавца с поэтом».

     Мария Николаевна Раевская не усматривала в увлечении Пушкина ею ничего серьезного. Она не подозревала, что внушала поэту самую глубокую, самую светлую, чистую любовь. А.С. Пушкин имя Марии Раевской в черновике романа «Евгений Онегин» скрывает под буквами NN, потому что Мария Николаевна отличалась от всех хорошеньких женщин тем, что не кокетничала с поэтом.

     В январе 1825 года девятнадцати лет Мария Николаевна по настоянию отца была выдана замуж за знатного и богатого тридцатисемилетнего генерала С.Г.Волконского — будущего декабриста.  Она первой из жен ссыльных декабристов последовала за мужем в Сибирь,  превратив свою жизнь в подвиг. В московском салоне 3.А. Волконской состоялась последняя встреча Марии Николаевны с Пушкиным. Это было 26 декабря 1826 года. Поэт восхищался ее подвигом и обещал приехать к своим «братьям, друзьям, товарищам» в Нерчинские рудники. Пушкин собирался передать с Волконской декабристам свое «Послание в Сибирь», но не успел это сделать.

   Увлечение Пушкина ею было лишено всякой чувственности и мучительной страсти. Это подтверждает сама Мария Николаевна в своих позднейших воспоминаниях, в которых несколько страниц посвящает Пушкину.

     Декабристы называли её «девой Ганга», она никогда не выказывала грусти, была горда и взыскательна с начальниками острогов. «Она была подлинно хороша – той внутренней красотой, которая, светясь внутри, преображает лицо. Глубокие черные глаза ее смотрели с такой прямотой и честностью, что ими нельзя было просто так любоваться. Они говорили о большом и значительном…»^[2], – писал Я. Волков.