А «лишний» ли человек Обломов?

«А «лишний» ли человек Обломов?»

В романе Гончарова перед нами история человека, в котором нет – задатков решительного борца, но есть все данные быть хорошим, порядочным человеком. «Обломов» — своеобразная «книга итогов» взаимодействия личности и общества, нравственных убеждений и социальных условий, в которые поставлен человек. И если по произведениям Лермонтова и Пушкина мы можем изучить анатомию одной человеческой души, со всеми ее противоречиями, то в романе Гончарова прослеживается целое явление общественной жизни — обломовщина, собравшее в себя пороки одного из типов дворянской молодежи 50-х годов XIX века. В своем произведении Гончаров «хотел добиться того, чтобы случайный образ, мелькнувший перед нами, возвести в тип, придать ему родовое и постоянное значение», — писал Н.А. Добролюбов. Обломов — не новое лицо в русской литературе, «но прежде оно не выставлялось перед нами гак просто и естественно, как в романе Гончарова».

Илья Ильич Обломов — натура безвольная, вялая, оторванная от реальной жизни. «Лежание... было его нормальным состоянием». Жизнь Обломова — розовая нирвана на мягком диване: тапочки и халат — неотъемлемые спутники обломовского существования. Живя в созданном им самим узком мире, отгороженном от реальной кипучей жизни пыльными шторами, герой любил строить несбыточные планы. Он ничего никогда не доводил до конца, любое его начинание постигала участь книги, которую Обломов читал уже несколько лет на одной странице. Однако бездействие у Обломова не было возведено в такую крайнюю степень, как, например, у Манилова из «Мертвых душ», и прав был Добролюбов, когда писал, что «...Обломов не тупая, апатичная натура, без стремлений и чувств, а человек гоже чего-то ищущий в своей жизни, о чем-то думающий...». Герой Гончарова в молодости был романтиком, жаждущим идеала, сгоравшим от стремления к деятельности, но, подобно предыдущим героям, «цвет жизни распустился и не дал плодов». Обломов разочаровался в жизни, охладел к знаниям, осознал всю никчемность своего существования и улегся на диван, считая, что таким образом он может сохранить свою нравственную цельность. Так он и «пролежал» жизнь, «проспал» любовь и, как сказал его друг Штольц, «его беды начались с неуменья надевать чулки и кончились неуменьем жить».