Что значит «Проработка прошлого»? Об историографии Великой Отечественной войны в СССР и России

Что значит «Проработка прошлого»? Об историографии Великой Отечественной войны в СССР и России

Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2005

JoachimHösler (р. 1961) — преподаватель истории Восточной Европы отделения истории и наук о культуре Марбургского университета.

Шестьдесят лет прошло с тех пор, как красноармейцы и партизаны остановили яростный натиск немцев и Советский Союз отпраздновал победу над фашизмом. Как развивались с тех пор научная проработка прошлого в Советском Союзе, а с 1991 года и в России?

Очевидно, что сразу после 1945 года для нее не было соответствующих политических, экономических и культурных условий. Сталинский режим, в свое время оказавшийся неспособным оптимально вооружить страну перед лицом ожидавшегося нападения, в результате военной победы и приобретенного политического престижа был как никогда прочным. Восстановление страны потребовало от людей напряжения всех сил, невзирая на те физические или психические увечья, наедине с которыми их оставили государство и партия[1]. Поздний сталинизм не предоставлял никакого публичного пространства для того, чтобы ставить вопросы о ходе прошедшей войны. До 1953 года исторические науки целиком курировались режимом. Первым и единственным «историком» войны был сам Сталин. Выработанные при его жизни тезисы гласили: Советский Союз всегда придерживался политики коллективной безопасности; пакт о ненападении с гитлеровской Германией от 23 августа 1939 года был единственно правильным решением в безвыходной ситуации; коллективизация и индустриализация — то есть сталинский курс с конца 1920-х годов — явились необходимыми условиями обороноспособности страны; Сталин привел народ к победе; в войне погибло семь миллионов человек; победа над фашизмом является выражением принципиального преимущества социализма над всеми другими общественными устройствами[2].

Сразу после смерти Сталина в исторических науках стали предприниматься усилия по оживлению исторических исследований и исторической коммуникации[3]. За восемнадцать месяцев до ХХ съезда КПСС, состоявшегося в феврале 1956-го, в журнале «Вопросы истории» начали высказываться требования положить конец приукрашиванию «периода социализма». Однако прежде чем это требование успело принести свои плоды, в течение года, последовавшего за ХХ съездом, партийное руководство заморозило исходящую от исторической науки попытку обновления. Доклад Хрущева, произнесенный вечером 25 февраля 1956 года после официального закрытия съезда, мог бы послужить хорошим основанием для будущих исследований событий войны, несмотря на содержащуюся в нем полуправду и прочие недостатки. Стоя на трибуне, Хрущев ссылался на документы, свидетельствовавшие о том, что Сталин игнорировал все предупреждения о предстоящем нападении немцев, что посредством репрессий он начиная с 1937 года ослабил армию и что из-за стратегических ошибок, совершенных им до и во время войны, он спровоцировал ненужные «колоссальные потери». Докладчик сделал вывод о том, что если бы не ошибки Сталина, то ситуация в 1941 году не была бы такой угрожающей и сражения не потребовали бы стольких жертв. Войну выиграл не Сталин, но «весь советский народ», утверждал Хрущев в феврале 1956 года. Однако 32 года спустя один ветеран войны подал за это же высказывание в суд на писателя Алеся Адамовича[4]. Как это могло произойти?

Политика истории и историческая наука следовали не указаниям доклада Хрущева, но тезисам, сформулированным в июне 1956 года в постановлении ЦК КПСС, направленном против десталинизации[5]. В этом документе фигурирует апологетическая формула, остававшаяся значимой на протяжении последующих трех десятилетий, а именно что «культ личности» не мог изменить «природу нашего общественного устройства». О преступлениях, ошибках и упущениях Сталина, связанных со Второй мировой войной, этот текст не упоминает. Доклад Хрущева оставался закрытым и — после того, как на многочисленных партийных собраниях был устно зачитан — превратился в миф о «секретном докладе», в то время как июньское постановление ЦК КПСС 1956 года неоднократно публиковалось в СССР и за границей и интенсивно пропагандировалось[6].