Границы моего языка есть границы моего мира

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ

ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

«НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

«ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ»

Факультет гуманитарных наук

Школа филологии

Дрёмов Максим Сергеевич

«ГРАНИЦЫ МОЕГО ЯЗЫКА ЕСТЬ ГРАНИЦЫ МОЕГО МИРА»

Эссе студента 1 курса бакалавриата группы №172 по философии

Москва 2017

Введение

С проблемой непереводимости, вероятно, каждый из нас сталкивался в процессе знакомства с иноязычной литературой, обнаруживая, что заложенные в оригинале смыслы не могут быть в полной мере переданы в переводе. Особенно ярким примером подобной ситуации всегда выступает поэзия, где для понимания важны не только лексические значения отдельных слов и их семантическая связь, но и другие факторы, такие как коннотации образов, стихообразующая парадигма, формальные средства выразительности и многое иное. При попытке переложения стихов на другой язык переводчику приходиться столкнуться с дилеммой: что определяет точность перевода — передача этих самых дополнительных факторов, формирующих, по сути, наше впечатление от стихотворения, или же воспроизведение непосредственно заложенного в тексте содержания? Ответа на этот вопрос, по-видимому, нет — переводы с установкой на передачу содержания воспринимаются большинством читателей как «скучные» и «излишне буквальные», в то время как переводы, в которых были найдены удачные аналоги формальным особенностям оригинала, характеризуются им как «неточные». Не менее характерной иллюстрацией выступают и философские тексты, тонкие грани между терминами которых всегда ставят перед переводчиками трудную задачу. Причина этой проблемы ясна — каждый язык обладает уникальной грамматикой и лексиконом, а посему попытка воспроизвести ту или иную ситуацию средствами разных языков никогда не даст двух одинаковых результатов.

Разумеется, проблема эта касается не только переводов стихов или даже художественных текстов в целом. Вопрос ставится куда шире: может ли вообще высказанное на одном языке быть передано на другом без потери содержания или включения в него не заложенных в изначальном высказывании элементов? Для попытки дать на него ответ эмпирическим путём мы можем попробовать выдвинуть гипотезу и проверить её при помощи эксперимента. Предположим, что всё, что было высказано на любом языке, может быть высказано и на любом другом [без потери содержания или включения в него дополнительных элементов etc.]. Этот тезис пошатнётся даже при проверке его на материале CEC-языков (языков среднеевропейского стандарта), поскольку вряд ли во всех языках, несмотря на их нахождение в тесном контакте и общие корни, найдутся точные аналоги для передачи каких-либо специфических понятий, присущих культуре носителей одного из этих языков. Если же мы обратимся к языкам более экзотическим (разумеется, с точки зрения европейца), ложность  тезиса станет ещё очевиднее — мы столкнёмся с принципиально иными способами построения высказываний, принципиально иным лексиконом, не включающим многие привычные для европейца слова, зато проводящие смыслоразделяющие границы между тем, что для нас входит в одно понятие. Как передать по-русски присущую многим тюркским языкам грамматически реализованную опосредованность высказывания в прошедшем времени, не прибегая к громоздким дополнениям, неизбежно насыщающим высказывание содержанием, изначально в нём не заключавшимся? Как реализовать в любом из европейских языков сложную градацию вежливых форм в языке японском? С каждой проверкой становится всё яснее, что абсолютная переводимость (с любого языка на любой) невозможна. Из этого следует ещё один вопрос: если мысль, выраженная средствами одного языка, невыразима средствами другого, то, быть может, само наше мышление и сознание детерминировано языком?