Пушкин к Чаадаеву

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

как Пушкин понимал историю России

в чем он был согласен

Нет сомнения, что схизма отъединила нас от остальной Европы и что мы не принимали участия ни в одном из великих событий, которые ее потрясали, но у нас было свое особое предназначение.

Поспорив с вами, я должен вам сказать, что многое в вашем послании глубоко верно. Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь — грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству — поистине могут привести в отчаяние

не согласен со своим другом

Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена..."

 Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с Вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы — разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие — печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, — как, неужели все это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел Вас в Париж? И (положа руку на сердце) разве не находите Вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли Вы, что он поставит нас вне Европы?… Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».

почему Чаадаев отрицал историю России и что он имел в виду под историей.

Причину отсталости России Чаадаев видел в том, что, обособившись от католического Запада в период церковной схизмы, "мы ошиблись насчет настоящего духа религии" — не восприняли "чисто историческую сторону", социально-преобразовательное начало как внутреннее свойство христианства и потому "не собрали всех ее плодов, хотя и подчинились ее закону", то есть плодов науки, культуры, цивилизации, благоустроенной жизни, ибо "мы стоим в стороне от общего движения, где развилась и формулировалась социальная идея христианства". Чаадаев полагал, что мы совершили роковую ошибку, заимствовав христианство не из Рима, а из Византии. "Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалкой (удивительно! В 988 году, когда мы переняли православие у Византии, она была крупнейшей и культурнейшей мировой империей, в то время как в Европе царило настоящее варварство. — Прим. авт.), глубоко презираемой Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания. <...> В Европе <...> все умственное движение той эпохи было направлено на объединение человеческого мышления; <...> все это нас совершенно миновало. В то время, как христианский мир величественно шествовал по пути, предначертанному его божественным основателем, <...> а у нас ничего не созидалось; мы по-прежнему прозябали, забившись в свои лачуги, сложенные из бревен и соломы. Словом, новые судьбы человеческого рода совершались помимо нас. Хотя мы и назывались христианами, плод христианства для нас не созревал" (такие пассажи — еще более удивляют: широко образованный человек, по всей вероятности, совершенно не знаком ни с историей Византийской империи, ни с историей арабского Востока, ни с историей Руси. — Прим. ред.).