Пушкин и древнерусская агиография

Куц Н.В.

ПУШКИН И ДРЕВНЕРУССКАЯ АГИОГРАФИЯ

В дворянском круге чтения пушкинской эпохи древнерусская книжность занимала довольно скромное место, в основном привлекая внимание читателей со специальными интересами (историков, филологов). Как справедливо отметил С.А. Фомичев, «определенные шоры в восприятии древнерусской культуры» накладывала просветительская идеология, к тому же в эстетическом сознании современников Пушкина древнерусская литература «еще недостаточно отчетливо дифференцировалась с фольклором, лубочной литературой, историческими и юридическими памятниками, с различными явлениями быта (в частности, с церковной обрядностью)»^[1]. Тем не менее, отдельные произведения, в особенности связанные с церковной книжностью – прежде всего жития святых, – всегда находились в поле зрения читателей (только их не причисляли к «изящной словесности»). Это касается и литераторов, хотя далеко не всегда их интерес к чтению житий находил прямое отражение в творчестве^[2]. Попробуем проследить это на примере нескольких произведений А.С. Пушкина.

Об интересе Пушкина к древнерусским житиям свидетельствует его рецензия на «Словарь о русских святых, прославленных в российской церкви и о некоторых сподвижниках благочестия местночтимых» (1836) в третьем томе «Современника», в которой упоминается также «Опыт исторического словаря о всех в истинной православной вере святою непорочною жизнию прославившихся святых мужах» (1784, составление словаря ошибочно приписывается Пушкиным Новикову), а также несколько рукописных текстов и заметок. Эти рукописные свидетельства представляют собой:

1. Три выписки Пушкина из Миней-Четьих: из Жития Никиты Затворника (эпизод молитвы святых отцов печерских о прельщенном бесом Никите) и Жития Иоанна Кушника (сюжет искушения бесом), а также выписка о душеполезности житий святых («Житія и похвалы Святыхъ подобятся свѣтлостію звездамъ…»);
2. Выписки церковнославянских слов и оборотов из житий и комментарии к ним (что отражает стилистические и лексические искания Пушкина, его писательское внимание к церковнославянскому языку);
3. Неоконченный перевод краткого Жития преподобного Саввы Сторожевского из Пролога, сделанный, вероятно, на рубеже 1820–1830-х годов (интерес Пушкина к житию основателя Саввино-Сторожевского монастыря объясняется биографическими мотивами: в детстве Пушкин часто бывал в подмосковном монастыре, его привозила сюда бабушка из своего имения Захарово)^[3].

Помимо этих источников внимание Пушкина к житийной поэтике и героям древнерусской агиографии подтверждается отсылками к текстам житий в отдельных произведениях поэта, а также творческой историей этих произведений.

В собственно литературном творчестве впервые к мотивам и образам житий Пушкин обратился в неоконченной лицейской поэме «Монах» (1813). Это первый (наряду со стихотворением «К Наталье») из дошедших до нас  опытов Пушкина. Долгое время поэма считалась утраченной – только в 1928 году она была обнаружена в архиве А.М. Горчакова и опубликована П.Е. Щеголевым^[4].

«Монах» – фривольная поэма эротического содержания, повествующая об искушениях монаха Панкратия. Тематика и стиль поэмы весьма характерны для творчества юного лицеиста. В «Монахе» поэт подражает стилю легкой французской поэзии, в частности – стилю «Орлеанской девственницы» Вольтера, которого он (вместе с Барковым) прямо упоминает во второй строфе, иронически следуя правилу обращения к предшественникам в зачине эпических поэм. Однако нам сейчас интересно другое – использование Пушкиным в своей первой поэме агиографических образов и сюжетов. Прежде всего, в поэме выделяется сюжет пленения беса и путешествия на нем в Иерусалим. Нет сомнений, что он, как и ряд образов, заимствован поэтом из известного Жития архиепископа Иоанна Новгородского, а именно из второй части Основной редакции Жития («Слово 2-е. О том же великомъ святители Иоанне, архиепископе Великого Новаграда, како былъ въ единой нощи из Новаграда во Иеросалиме граде и пакы возвратися в Великий Новъград тое же нощи»)^[5], которая была наиболее популярна (многие списки Жития содержат текст только «2-го Слова»^[6]).