Агиографический канон в «Преподобном Сергии Радонежском», биографиях писателей («Жуковский», «Жизнь Тургенева», «Чехов»), тетралогии «Пут
Автор: mvkmix • Январь 2, 2019 • Контрольная работа • 5,757 Слов (24 Страниц) • 541 Просмотры
Калужский государственный педагогический университет
имени К.Э. Циолковского
Кафедра литературы
Агиографический канон в «Преподобном Сергии Радонежском», биографиях писателей («Жуковский», «Жизнь Тургенева», «Чехов»), тетралогии «Путешествие Глеба», в «Лете Господнем» и «Путях небесных»
Спецсеминар
по литературе
студентки V курса
филологического факультета
(заочного отделения)
Ермолиной А.В.
Преподаватель:
Пак Н.И.
Калуга
2011
В 20-х годах ХХ века «первопринципом культуры» русской эмиграции становится именно сохранение и развитие традиций национальной культуры. Б.К. Зайцев и И.С. Шмелев весьма плодотворно работали на этой ниве.
В 1925 году в Париже был издан «Преподобный Сергий Радонежский» Зайцева. В работе над агиобиографией он использовал жизнеописания преподобного Сергия, исследования по истории России и по истории церкви, некоторые из которых упомянуты в примечаниях писателя. В «Преподобном Сергии Радонежском» Зайцев предстает не только как писатель, но и как читатель и интерпретатор древнерусского произведения, созданного в начале XV века.
Целью своей работы автор ставил «провести читателя чрез ту особенную, горнюю страну, где <...> живет» Преподобный, «откуда светит нам немеркнущей звездой», то есть приобщить читателя к высшему миру христианства. В начале вступления писателем ставится задача показать всечеловечность, то есть святость Сергия. Необходимо было определить значимость Сергия Радонежского и для «дела созидания России», дела, с которым Сергий «навсегда связан». Такая цель и задачи требовали не только внимательного отношения к содержанию Жития и других источников, но обусловили особенности поэтики.
«Преподобный Сергий Радонежский» – произведение зайцевское, но образ Сергия вполне иконный. За образец жанра своего произведения Зайцев берет не обширный труд иеромонаха Никона (XIX в.), хотя он хорошо знал его и цитировал в своем произведении, а Житие Епифания. В русской православной культуре нового времени продолжалась традиция составления жизнеописаний еще не канонизированных подвижников церкви. Подобно келейнику Пафнутия Боровского, свидетели жизни новых подвижников старались записать для памяти все, что им известно о подвижнике. Работа в целом шла в рамках канона.
Показательна для эпохи досада К.Н. Леонтьева на сухость агиографического канона: «Подвиги и подвиги, смирение, вера, прозорливость и т.д. – вот что мы обыкновенно находим в сочинениях преданных учеников и последователей, когда они решаются говорить о святой жизни духовных наставников, чтимых ими по личной памяти или по свежему преданию. Редко можно найти в таких жизнеописаниях хотя бы намек на натуру человека, на те душевные и вообще личные особенности его, которыми он и как человек, и как христианский деятель отличался от других лиц, сходных с ним по направлению мыслей и жизни».
Досада писателя вполне понятна, особенно если учесть, что литература второй половины XIX века стремилась именно к индивидуализации персонажей, к изображению характера-типа.
Недостаточность освещения внутренней, духовной жизни подвижников понимали и сами составители жизнеописаний. В то же время они знали, что «внутренняя жизнь мужей духовных всегда остается тайною, известною единому сердцеведцу Богу», и рассказать о «внутренних свойствах и духовных дарованиях» таких мужей можно немного и лишь на основе того, как эти дарования «отразились во <…> внешней деятельности». Невозможность психологизации образа стремились восполнить фактами внешними: датами, документальными свидетельствами современников и самих подвижников (беседы, письма).
...