Повседневность советских художников начала 1920-х гг

1.1 Повседневность советских художников начала 1920-х гг

Быть художником в эпоху великих перемен – мечта многих деятелей искусства. Приход к власти большевиков и все последующие за ним события воплотили в реальность эту мечту. Но какой ценой?

Проблемы и трудности, с которыми столкнулось все население страны в послереволюционный период, не обошли стороной и повседневную жизнь художников нового советского государства.

Питались художники плохо: в годы Гражданской войны по карточке на день полагалась «восьмушка фунта хлеба, которая проглатывалась сразу, и дома больше не было ни крошки, ни сахара, ни чаю. Вместо чая какой-то суррогат из сушеной черники с мусором в картонной коробочке. Иногда вместо хлеба выдавали полфунта овса. Кое-когда удавалось достать крупы»^[1]. С голодухи много курили.

Если в эпоху Возрождения мастерские становились центрами интеллектуальной жизни, то в первые годы советской власти у мастерских художников появляется еще одна функция: центр притяжения голодных студентов. Например, П. Соколов-Скаля вспоминает о своих встречах с Машковым, на которых они жарили остатки подгорелой пшенной каши на воде вместе с остатками предыдущих пиршеств в виде въевшегося в грязную сковородку сала. «Машков извлекает из одного ему известного тайника какими-то судьбами сохранившееся настоящее кофе "Нокко". Я до сих пор помню вкус этого завтрака: горечь десятижды пережаренной каши и горечь пресловутого "Нокко" без сахару»^[2].

А А. Рылов устраивал у себя в мастерской чаепития, как когда-то это делал его учитель Куинжди, правда, без традиционных сосисок — «этой роскоши тогда и в помине не было»^[3]. Когда мастерскую перевели в квартиру бывшего ректора В. А. Беклемишева, там поставили печь — времянку. «В печке товарищи пекли картошку, жарили воблу (данный продукт питаниявыдавали с каждым пайком). Помню, с каким аппетитом мы ели тогда обуглившуюся воблу и обжигались картошкой»^[4]. В. Комарденков вспоминает, что «в определенные дни месяца Владимир Евграфович Татлин входил в мастерскую, держа под мышкой ковригу черного хлеба (видно, это был добавочный паек). За ним лезли, видя ковригу, ребята из других мастерских, но мы их выгоняли»^[5]. Событием считалось выдача чего-нибудь по карточкам. Они редко получали нечто съедобное, чаще махорку и спички.

Продовольственные трудности многих художников вынуждали уезжать в деревни или в малые города, где, по их мнению, легче было прокормить семью. По воспоминаниям В. Рождественского, там он мог греться у настоящей печки, есть вдоволь овсяную кашу с русским маслом[9].

Другие включались в активную торговую деятельность. По подсчетам Н. Удальцовой, чтобы пережить в городе голод, нужно было зарабатывать 1000 рублей в месяц[10]. Семенова – Тянь-Шаньская регулярно ходила на рынок что-нибудь продать или обменять[11]. Степанова с Родченко продали «Историю русского искусства» Грабаря за 5.000, и были очень рады[12].

А. Остроумова-Лебедева вместе с мужем занялась огородничеством. На огороде они все делали сами, без посторонней помощи. Осенью сняли 66 пудов овощей. «Репу даже взяли в Москву на Сельскохозяйственную выставку. Четыре года мы работали на огороде, и природа щедро награждала нас»[13].

Пользовались и такими "хитростями": «Находились дома, люди, какие-то остатки средств, в которых все сохранилось московское гостеприимство. Среди гостей у этих людей всегда были артисты. Они играли роль утешителей. Приходили и важно шепотом передавали радостные новости. «Кончается, - говорили, - да, да, кончается. Вчера на Ходынке солдаты все лапти сожгли, да». Его сажали, угощали пирогом с творогом, с солониной[14]. Артист сидел, ел и говорил совершенно как фельдмаршал с важностью»[15].