Структурно-функциональный подход: основные стадии анализа

1. Исторический контекст возникновения «женского вопроса».

Методологическими основами рассмотрения «полового вопроса», который в XIX в. предстал в образе «женского вопроса», у К. Маркса и Ф. Энгельса были: 1) историзм (существующее разделение труда между полами, считали К. Маркс и Ф. Энгельс, существовало не всегда, к тому же формы его постоянно менялись, семья — это историческая категория); 2) прогрессивизм — теоретики марксизма полагали, что развитие человечества движется поступательно5 ; 3) принцип центрации (типичный для европейского культурного сознания — в центре марксистской концепции стоял класс- гегемон, пролетариат)6 ; 4) конфликтологическая парадигма (двигателем общественного прогресса, считали они, является конфликт между производительными силами и производственными отношениями, который выражается в классовой борьбе); 5) универсализм (типичная для многих теорий того времени вера в возможность создания универсальной картины мира и ее объяснимости)7 . Первые три принципа были созвучны и феминистскому взгляду на прошлое и настоящее (только в центр феминистской теории была поставлена женщина с ее интересами, а не пролетариат). Но, в отличие от феминисток и многих своих предшественников, К. Маркс и Ф. Энгельс обращались не к индивиду, а к массам — в том числе и к массам женщин, втянутых в наемный труд, но прежде всего — к их отцам и мужьям. Именно к ним они рассчитывали применить свои обобщающие, универсальные понятия, именно их втянуть в классовую борьбу. Стремление к усреднению и отбрасыванию всех погрешностей, разрушающих схему, заставляло классиков марксизма рассматривать прежде всего классический вариант развития западного общества, «эктором» которого (в марксистской терминологии — гегемоном) следовало считать пролетария, борющегося против своих угнетателей. Тех, кто не вмещался в схему — крестьян, интеллигенцию и… женщин, в том числе жен пролетариев, — теоретики марксизма либо старались подтянуть под эту схему, либо оставляли за рамками своего рассмотрения. Для этого они использовали введенное еще до них понятие «класса» — понятие, не очень подходящее для анализа общества с учетом особенностей его социально-половой иерархии, но через которое хорошо определяется статус мужчины в мужском обществе. С женщинами — сложнее. На протяжении веков, всей доиндустриальной эпохи они были вытеснены из производственной сферы в домашнюю, не участвовали в отношениях собственности, распределения и присвоения общественного продукта, а потому их «приписывание» к тому или иному классу могло осуществляться лишь через мужчин — отцов или мужей этих женщин. За «таинством пола», этой «смесью сентиментальности и домашних неурядиц» (Ф. Энгельс)8 , марксисты увидели отношения воспроизводства человеческого рода, так что половые отношения предстали у классиков одной из частностей отношений производственных: «Разделение труда, которое вначале было разделением труда в половом акте, стало потом разделением труда, совершавшимся само собой или “естественно возникшим” потребностям…»9 Ф. Энгельс, написав эти строки, не задался, к сожалению, вопросом о том, почему же в момент возникновения частной собственности разделение труда приобрело столь решающее значение для «всемирно- исторического поражения женского пола» — а именно так он определяет возникновение социально-полового неравенства10 . Любое неравенство и К. Маркс, и его последователи склонны были объяснять экономическими обстоятельствами — а именно: отношениями собственности. Но личностную тему сквозь призму экономики не объяснить13, и не понять, какие факторы обусловили появление маскулинистской идеологии и патриархальной социальной организации. Одними концепциями об отношениях собственности и воспроизводстве рабочей силы не объяснить причины существования массы женоненавистнических ритуалов и социальных практик — таких (размышляет американский антрополог Гейл Рубин), как бинтование ног на Востоке, пояса невинности на средневековом Западе, ритуальные оскорбления женщин во время мистерий у разных народов. «Анализ воспроизводства рабочей силы не объясняет, почему именно женщины — а не мужчины — выполняют домашнюю работу»14 . Понимая, что все жизненные аспекты одной экономикой не объяснишь, марксисты — во имя «чистоты схемы» — просто отбрасывали то, что экономикой не объяснялось, в том числе и проблему личностного становления женщин, проблемы женского самосознания, идентичности. Таков был исторический контекст возникновения марксистской теории: не тема женского самосознания, но тема женского труда была в центре многих европейских научных и публицистических дебатов того времени. Существование частной собственности и классовой структуры общества — вот основные, согласно Ф. Энгельсу, причины дискриминации индивидов по признаку пола (а именно — женщин)15 . Соответственно, изменение производственных отношений в условиях ликвидации частной собственности и ликвидация классового деления общества в этом случае могут стать главным и, по сути, единственным путем спасения женщин от векового неравенства. И К. Маркс, и Ф. Энгельс зафиксировали в своих работах начальную стадию возникновения социально-полового неравенства — возникновение патриархатной семьи, в которой женщины, дети и рабы стали собственностью наделенных властью мужчин. Их концепция не объясняла, однако, почему — несмотря на то что рабство как формация в течение некоторого времени изжила себя — рабство женщин в семье продолжало существовать веками. Почему мужчина даже в самой бедной семье присваивал (и сейчас присваивает!) через семью как социальный институт часть времени, труда, сил женщины16 . Отношения в традиционной семье (с начала возникновения частной собственности и вплоть до времени, когда жили К. Маркс и Ф. Энгельс) предстали в их понимании как отношения купли-продажи — и в этом смысле марксизм предвосхитил многие взгляды современных феминисток, а — в известном смысле — и был их источником. Но, говоря о рабочем, ежедневно продающем свою рабочую силу, К. Маркс не искал ответа на вопрос, кто дал рабочему (этому лишенному собственности индивиду, которому, якобы, «нечего терять, кроме своих цепей»!) «право» — распоряжаться не только своим трудом, временем, здоровьем, но и временем, трудом, здоровьем своей жены и детей. Несмотря на интерес марксистов к проблеме воспроизводства — в том числе воспроизводства «человеческого капитала», — вопрос о репродуктивных правах женщин ими не ставился. Как и в случае с присвоением мужем части времени, здоровья, сил женщины в семье, марксизм в этом вопросе оставался на патриархатной позиции, полагая необходимым контроль над женским телом и женской сексуальностью («новое общество», построенное после социалистического переворота, должно было покончить с таким «уродливым явлением капитализма», как проституция). Эти воззрения Ф. Энгельса на женскую сексуальность особенно часто подвергались критике современных западных феминисток17 . Не удивительно, что и перспективы ломки традиционной семьи и традиционного общества марксисты видели иначе, чем феминистки: в распространении наемного женского труда К. Маркс наблюдал позитивный смысл — создание экономических предпосылок для ликвидации существующих форм собственности, для освобождения (как казалось авторам теории) сразу всего «мира насилья», всех «униженных и оскорбленных», в том числе и женщин. Позже В. И. Ленин прямо писал об этом: «привлечение к труду женщин и подростков есть явление в основе своей прогрессивное… (курсив мой. — Н. П.) Крупная машинная индустрия… повышает их самостоятельность, т.е. создает такие условия жизни, которые стоят несравненно выше патриархальной неподвижности докапиталистических отношений…»28 Поэтому дискриминация женщин представала в рассматриваемых работах только частным случаем всей социальной дискриминации. Чтобы от нее избавиться, женщинам предлагалось вливаться в ряды работников наемного труда, принимать активное участие в классовой борьбе, которая ведет к социалистическому перевороту. А уж в обществе, свободном от дискриминации, эксплуатации и угнетения, казалось тогда, будут созданы условия для действительного равенства мужчин и женщин. При этом проблема уравнения женщин в правах с мужчиной незаметно оказалась подмененной проблемой «уравнивания женщин перед лицом народного хозяйства» в качестве «трудовой силы» с мужчиной. С исчезновением же понятия «женская личность» исчезала и проблема становления женщины как субъекта истории29. Становилось непонятно: зачем защищать «особость» женских прав, если ее вообще нет? Зачем писать особую историю женщин, если она та же, что и у мужчин? Кто такая «женщина»? Ф. Энгельс с немецкой грубоватостью ответил на подобный вопрос австрийскому поборнику решения «женского вопроса» Г. Бару в либеральном ключе — «если отнять все исторически сложившееся, то… перед нами предстанет самка человекообразной обезьяны»30 . Разумеется, такое отношение теоретика к предмету обсуждения лишало его оппонента возможности поднимать сам вопрос об экзистенциальной фемининной сущности. В конечном счете, и В. И. Ленин довел свои размышления по женскому вопросу до признания отсутствия существования каких бы то ни было женских социальных интересов, отличных от интересов данной социальной страты (класса) в целом. В новом обществе, которое будет построено после социалистического переворота, считал он, само государство возьмет на себя заботу по воспитанию детей и организует быт настолько хорошо, что женщины будут освобождены от «повседневной отупляющей домашней работы»31 . Стремясь побыстрее «изменить» (а не только «объяснить») мир, марксисты считали свою теорию единственно верной и не желали объединяться или по крайней мере искать компромиссные решения с другими поборниками решения «женского вопроса» — прежде всего с феминистками.