Блеск и нищета «советского интерьера»

Перед нами вставали видения нового мира,

промышленности, техники и науки.

Мы изобретали и изменяли мир.

Мы создали новые представления о красоте

и изменили само понятие искусства.

Александр Родченко

Блеск и нищета «советского интерьера»

Знаете ли вы, что великолепный хай-тех, благородный минимализм, провокационный индастриал и футуристический техно — словом, все вызывающие неизменный интерес и уважение стили оформления жилых пространств — ближайшие родственники, даже нет, потомки того, что принято именовать «советским интерьером»? А ведь дело обстоит именно так!

Вообще-то, стандартной реакцией на словосочетание «советский интерьер» обычно становятся вздернутые в удивлении брови: какой-какой? Неужели все эти подпирающие одну из стен полированные ящики для хранения всего на свете (от книг до любимого вязания) — знаменитые «стенки», жидконогие глянцевито-поблескивающие раздвижные столы (не дай бог неуклюже навалиться или задеть боком такой тяжело груженый к празднику стол, пробираясь к своему посадочному месту!), жадно поглощающие пространство суровые диваны — «а я тоже Собакевич!» — с рассыпающимися в прах поролоновыми подушками, перманентно расклеивающиеся (иногда крупными блоками — отделяется сразу пара боковых ножек или спинка с вместе с задними опорами, иногда по мелочи — то одна ножка выпадет, то другая) стулья с набалдашниками, нервно позванивающие фарфором и хрусталем серванты с уродливыми ножками-копытцами и гуляющими по кривым пазам кривоватыми стеклами, пригодные разве что для йогов скрипучие кресла-кровати и гардеробы с приветливо распахивающимися дверцами — смотрите, сколько у нас постельного белья! — это хоть какой-то стиль? Конечно, нет. Все эти достижения мебельной промышленности стран советского блока, втиснутые в отдельно взятую единицу жилой площади, случайны. Но людям же требовалось хоть как-то обустраивать свой быт, а элементами обустройства становилось то, что удалось с неимоверными трудами «достать». И потом с этим «чем-то» нужно было жить. И жили — годами, десятилетиями. Еще и сейчас кое-что из упомянутого можно отыскать на «фазендах», в садоводствах средней руки. Хотя, право же, даже самодельная мебель из досок и фанеры порой выглядит на порядок привлекательнее. Но речь пойдет совсем не об этом, а о том, что же на самом деле такое «советский дизайн». И, если вы хоть немного разбираетесь в теме, вы уже наверняка готовы назвать его истинное имя — конструктивизм. Кстати сказать, это единственный, но зато весьма весомый термин, которым наше отечество обогатило всемирный словарь искусства.

Заметим, в то время, когда возник конструктивизм, а произошло это в начале нового, XX века, понятия «дизайн» еще не существовало. Но именно формула нового художественного движения «функция минус декор» заложила его основы!

В лучах зари нового мира

Это было бурное, стремительное время — время открытий и ошибок, проектов, дерзких экспериментов, крахов и удач. Это была эпоха, с сумасшедшей скоростью менявшая жизнь, искусство, мировоззрение. Это были годы появления на мировой сцене нового типа человека — человека-творца, человека-деятеля, радостного, бесстрашного и бескомпромиссного («Скинем Пушкина с корабля современности!») в стремлении познать, освоить и преобразовать природу. Это было время последних романтиков.

Рушилось то, что казалось незыблемым, и рождалась новая эстетика — появились удивительные люди, талантливые фантазеры — художники, архитекторы, поэты. Окрыленные свежим воздухом грядущего — осуществимого, реального и невероятного — они ринулись воплощать в жизнь свои удивительные замыслы. А источником вдохновения для них стала техника — то новое, чего на протяжении предыдущей истории человечества просто не существовало. В угловатых контурах машин, в безупречности механизмов эти люди видели Красоту с большой буквы, а их творческим девизом было: «Растворить в деле эстетическую, эмоциональную сущность искусства». Их манила магия «Черного квадрата», воплощенная в нем безграничность возможностей, путей, вариантов. Чистота конструкции. Они хотели смоделировать будущее, которое представлялось им как гармония ясных геометрических форм.